Люси Маккензи. Вермеер. Глаза с жемчугом, 2012. Галерея Нэнси Хоффман
На протяжении веков художники использовали украшения, чтобы придать своим натурщицам статусность. Случившаяся не так давно в Нью-Йорке панельная дискуссия «Ювелирные изделия: секретный язык в портретах власти» пролила свет на многочисленные символические и ассоциативные функции ювелирных украшений в портретах женщин, от грозных британских королев до наследниц нуворишей "позолоченного века". Участники дискуссии призвали аудиторию не только восхищаться роскошными драгоценностями, изображенными на картинах, но и подвергать сомнению их личное и политическое значение. «Мы хотим, чтобы вы больше никогда не смотрели на украшения по-прежнему», — заявила модератор Стеллен Воландес, главный редактор Town & Country. Однако не менее важно, продолжала она, замечать их отсутствие.
слева: Франц Ксавьер Винтерхальтер, «Портрет королевы Виктории», 1859 год. Изображение с Викисклада.
справа: Маркус Герартс Младший, королева Елизавета I (Портрет Дитчли), ок. 1592. Изображение с Викисклада.
Известные монархи, такие как королева Виктория, чья личность и долгое правление определяли Британскую империю в 19 веке, стратегически использовали портретную живопись и украшения, чтобы продемонстрировать свою абсолютную власть. В картине 1859 года, приписываемой Францу Ксавьеру Винтерхальтеру, 40-летняя королева предстает в расцвете своих сил в короне с изображением трилистника, чертополоха и розы, символизирующих три государства Соединенного Королевства — Ирландию, Шотландию и Англию. Бриллиантовое колье весом 161 карат, которое она надевала на коронацию, служит более прямым свидетельством ее солидного богатства.
Справа от Виктории художник расположил колрону у окна с видом на королевкую резиденцию - Букингемский дворец. Этот не очень тонкий намек на ее владычество подтверждается гигантским сапфиром Стюарта и рубином Черного принца на передней части короны, драгоценностями, передаваемыми на протяжении веков в непрерывной линии британских правителей.
То, что могло быть холодным, монархическим видением ее империи и власти, смягчается решением Виктории также надеть больше личных украшений. Джонкил О’Рейли, вице-президент и глава отдела продаж картин старых мастеров Christie’s в Нью-Йорке, утверждает, что Виктория ясно «понимала сентиментальный символизм драгоценностей и то, как они говорят с властью». Драгоценное кольцо, подаренное ей ее любимым мужем Альбертом, который любил создавать украшения для своей жены, отличается романтическим сочетанием бирюзы, символизирующей верность и жемчуга - маркер чистоты. Ее браслет с камеей Альберта был подарком перед их свадьбой. После его смерти Виктория, как известно, всю оставшуюся жизнь носила строгую черную траурную одежду, но более поздние портреты показывают, что она никогда не снимала браслет.
С другой стороны, предшественница Виктории — не менее влиятельная (но, возможно, более модная) королева Елизавета I — «понимала важность тонкости», — сказал О'Рейли. Тем не менее, знаменитый «Портрет Дитчли» , написанный Маркусом Герартсом Младшим примерно в 1592 году, когда королеве Тюдоров было почти 60 лет, может показаться не таким уж утонченным. Украшенная драгоценностями с головы до ног, Элизабет появляется в просторном белом платье. Мало того, что возмутительно длинные нити жемчуга опоясывают ее от шеи до талии, они также стекают с ее волос и окаймляют рукава и юбку ее массивного — и невероятно дорогого — шелкового платья.
«Мы часто ассоциируем ее с жемчугом, что она очень поощряла», — объяснила О'Рейли. Королева-девственница использовала символику жемчуга как отражение чистоты, благочестия и эфирного света небес, чтобы укрепить свое божественное право как правителя. История жемчуга также заложена в античных представлениях о женственности, появлявшихся в греко-римских мифах в связи с выходом Венеры из морской раковины. Историк ювелирного дела Дайана Сингер, которая также является президентом Американского общества историков ювелирного искусства, отметила, что жемчуг, благодаря своей способности отражать свет на лицо, является единственным драгоценным камнем, который привлекает внимание к модели, а не к драгоценному камню.
Помимо простого тщеславия, кропотливый процесс сбора жемчужин наполнил их редкой драгоценностью, эффект, подчеркнутый их большим количеством в одном взгляде, как здесь у Элизабет. По словам Сингера, несмотря на их древнее происхождение, во времена королевы было невероятно трудно накопить огромное количество природного жемчуга. (На самом деле их больше нет на рынке, за исключением старинных изделий, которые в значительной степени заменены искусственным пресноводным жемчугом.) Чтобы приобрести природный жемчуг, объяснил О'Рейли, нужно было завоевать нацию, поработить ее народ, и заставить их нырять за жемчугом, предательское предприятие, которое убило многих в течение нескольких дней. Таким образом, символ чистоты стал еще и устрашающей эмблемой неограниченной власти монарха над своими подданными.
С ее галлонами жемчуга Элизабет демонстрирует не только ошеломляющее богатство, но и свое глобальное господство и автономию. На картине она изображена буквально стоящей над миром, жест, который еще раз подтверждает сильное влияние ее империи, которая может предоставить ей любую драгоценность, которую она когда-либо пожелает. Тем не менее, как заметил О'Рейли, часто эти натурщики носили избыток драгоценностей, которых, как мы знаем, у них на самом деле не было из оставленного домашнего инвентаря. Либо они подмешивали подделки, заимствованные камни, либо их выдумывал художник.
Слева: Сандро Боттичелли. Идеализированный портрет дамы (Портрет Симонетты Веспуччи в образе нимфы), ок. 1475
Справа: Фрэнк О. Солсбери. Портрет Марджори Мерриуэзер Пост , 1934 год. Поместье Хиллвуд, музей и сады
Лукас Кранах Старший, Портреты Генриха Благочестивого, герцога Саксонского, и его жены Катарины фон Мекленбург, 1514 год. Изображение с Викисклада.
Несмотря на трудности с приобретением драгоценных камней (о чем свидетельствует белое платье Елизаветы с заклепками), в эпоху Возрождения «роскошь можно было демонстрировать везде, где бы она ни была», — сказал Воландес. В Золотой век Елизаветы модные придворные также стремились передать богатство своей одеждой. В двойном портрете Генриха IV Саксонского и Екатерины Мекленбургской Лукаса Кранаха Старшего 1514 года золотой шелк и тонкие полоски настоящего металла были сплетены вместе, чтобы создать «безумно тяжелую» ткань для натурщиков, сказал О'Рейли, которая «влияют на то, как вы двигаетесь и держитесь».
Он заметил, что золотые цепочки на шее Генриха часто изображали на портретах, чтобы показать привилегированное положение субъекта при дворе. Этот вид портретной игры с властью продолжался веками; престиж натурщиков также можно было определить по силе цвета драгоценного камня или происхождению особого изделия. Долгое время только королевские особы и аристократы имели удовольствие обладать такими сокровищами. Но 300 лет спустя, в конце 19 века, произошел «монументальный сдвиг в выражении власти и богатства», — сказал Воландес.
Королевская академия художеств
Мадам X (мадам Пьер Готро) , 1883–1884 гг.
В Европе и Соединенных Штатах возник новый класс богатых торговцев и промышленников. Наделенная силой своей новообретенной социальной мобильностью, буржуазия стала одержима тем, чтобы четко сообщать о своем хорошем вкусе, новом подходе к оценке своего класса. Американский эмигрант Джон Сингер Сарджент стал художником этих новых аристократов, и его портреты отражают развивающиеся отношения между высшими классами и драгоценностями.
Ювелирные изделия стали доступными, когда появились такие студии, как Cartier, Tiffany и Lalique , чтобы обслуживать материалистичный и обеспеченный класс. Даже процесс производства культивированного жемчуга был усовершенствован к 1920-м годам. Хотя рынок жемчуга по-прежнему оставался дорогим, он был настолько демократизирован, что к 1950-м годам камни стали типичным символом женственной моды. В то же время ювелирные изделия превратились из маркера богатства и власти в символ изысканного вкуса. «Старые деньги» отчаянно стремились отличиться от «Новых денег»; по иронии судьбы модным признаком богатства на рубеже веков стало сдержанное, тонкое применение украшений, которое предполагало уверенность в своем богатстве и социальном статусе.
Джон Сингер Сарджент, «Портрет леди Агнью из Лохнау», 1892 год. Изображение с Викисклада
Джон Сингер Сарджент, миссис Карл Мейер и ее дети, 1896 год. Изображение с Викисклада
Сравните, например, портреты Сарджента Леди Агнью из Лохнау (1892 г.) и миссис Карл Мейер и ее дети (1897 г.). Молодая жена богатого адвоката леди Эгнью использовала этот портрет, чтобы представить себя светской красавицей. Она встречает зрителя застенчивым, но прямым взглядом, а ее неформальная поза и струящееся сиреневое платье создают впечатление прелестного цветка. Несмотря на то, что она носит только простую подвеску, едва очерченную Сарджентом, а также золотой браслет, модель излучает модный и явно богатый характер. — Она шепчет о деньгах, — сказал Воландес.
У миссис Мейер, с другой стороны, было больше препятствий на пути к общественному признанию. Будучи еврейкой, женой известного еврейского банкира, она олицетворяла идеал роскоши Золотого века: чем больше, тем лучше. В отличие от Агнью, Мейер выглядит как слойка крема в платье из шелковой тафты во французском стиле. Ее ожерелье подражает ожерелью королевы Елизаветы.
Чрезмерная роскошь композиции, а также ее драматическая наклонная перспектива ознаменовали отход от обычно элегантного Сарджента. Беззастенчивое богатство здесь отражает статус и признание, которых добивалась Адель Мейер в обществе, но также повторяет антисемитские стереотипы о предполагаемой безвкусице евреев «новых денег», чья экстравагантность для многих WASP сигнализировала о незнании богатства. «Я не хочу сказать, что это отчаяние, — вмешалась Стефани Л. Хердрич, помощник куратора отдела американской живописи и скульптуры в Метрополитен-музее , — но, может быть, немного». О, переменчивая сатира на смену вкусов!
